[ Imprimer cet article ] [ Envoyer cet article ] [ Nous ecrire ]




REVOLUTSIA SOTSIALNAIA ILI POLITCHESKAIA ?

mercredi 15 octobre 2003

В.В.Дамье

РЕВОЛЮЦИЯ СОЦИАЛЬНАЯ ИЛИ ПОЛИТИЧЕСКАЯ?

Проблема революции в классическом анархизме и марксизме

Двадцатый век подходит к концу. Для обывателей - это время смутных страхов, мистических увлечений и апокалиптических прогнозов. Для историков - хороший повод оглянуться назад и окинуть взглядом миновавшее столетие.

Здесь не место и не время рассуждать о том, чем был этот век - эпохой войн и революций, борьбы тоталитаризма и демократии или же периодом самой глубокой контрреволюции. Обратим внимание только на два сегмента из пестрой палитры событий, тенденций, идей и людей.

Первый. В двадцатом веке была окончательно (окончательно ли?) похоронена теория освобождения человека через "идеальное" рациональное государство. Мечта Платона, тысячелетия вдохновлявшая утопистов, оказалась несостоятельной. Свобода не может придти через рабство, равенство (отсутствие иерархии) недостижимо через иерархию, самоуправление немыслимо через авторитаризм и власть.

Второй момент, вытекающий из первого. Исторический спор, перенятый двадцатым веком из предшествовавшего ему столетия, - спор между авторитарным и антиавторитарным социализмом, между марксизмом и анархизмом - завершается в пользу анархизма. Правда, это почти посмертная победа, пока что не более, чем моральное удовлетворение. Анархистские движения, объединявшие миллионы людей до второй мировой войны, истекли кровью в неравной борьбе со своими противниками со всех сторон. Им так и не было дано реализовать свой идеал на практике, и они ушли в историю, оставив после себя лишь небольшие группы, хранящие огонь идей. Но их исторический соперник - марксизм - с его идеей освобождения через принуждение или, говоря словами Г. Маркузе, "воспитательной диктатуры"1 потерпел крах. Цель свободы не оправдала авторитарных и этатистских средств. Попытки создать социал-демократическое "народное государство" или "пролетарское полугосударство" закончились - в первом случае обыкновенным капитализмом, в котором "демократия ... является наиболее эффективной формой господства"2, во втором - "особым путем" к капитализму: установлением жесточайшей тоталитарной диктатуры бюрократии, перешедшей затем в более "нормальный" буржуазный строй. Сегодня бывшая марксистская левая полностью отказалась от своей конечной цели - если не на словах, то на деле. Бывшие и нынешние "коммунистические" партии поддерживают приватизацию и вполне верны неолиберальному духу времени.

Даже такой убежденный противник левых, как Э.Нольте, сейчас признает: "Совершенно новая ситуация может возникнуть лишь в том случае, если вечная левая вновь обретет мужество для возвращения к своим самым старым интенциям, а именно, к своей принципиальной враждебности по отношению к границам, дифференциации, конфликтам, и выступит за "смешение всех рас и народов", за ликвидацию индустриальной экономики, основанной на разделении труда, за устранение "мужского культа" и связанной с этим динамики европейско-американской цивилизации как основы раздора и дисгармонии"3. Иными словами, единственный шанс для левой альтернативы - это возврат к ценностям и идеям антиавторитарного социализма.

Настало время для историков вернуться к истокам и перипетиям спора между антиавторитарным и авторитарным крылом революционного движения и заново проанализировать идеи и доводы тех и других. Там, в прошлом мы сумеем отыскать не только основы идейно-политического противоборства двадцатого века, но, возможно, и некоторые аргументы для будущего.

*

* *

По меткому замечанию аргентинского теоретика анархизма Э. Лопеса Аранго, как антиавторитарный, так и авторитарный социализм сложились на основе различных ответов - не на вопрос "почему" существует эксплуатация, а на вопрос "как" покончить с несправедливой общественной системой4.

В созданном в 1864 г. Первом Интернационале, который представлял собой, по существу, "организованный в международном масштабе профсоюз"5, состояли сторонники самых разных течений, у каждого их которых были свои представления о социальной трансформации. Среди них были британские тред-юнионисты, французские прудонисты и бланкисты, немецкие марксисты и лассальянцы, итальянские мадзинисты, бельгийские коллективисты, наконец, сторонники "Альянса социалистической демократии" (бакунисты). Не все из них были революционными. Тем не менее, на первом этапе можно было говорить о некоем консенсусе. Он был зафиксирован во введении к уставу Интернационала: "...экономическое освобождение трудящихся есть та великая цель, которой должно быть подчинено всякое движение политическое"6. Более того, марксисты и бакунисты выступали совместно по ряду принципиальных вопросов, особенно в борьбе с прудонизмом (предшественниками современного "рыночного социализма") по вопросу об общественной собственности на средства производства на Базельском конгрессе Первого Интернационала (1869 г.). Однако это коллективистское большинство, "объединяющее Генеральный совет, вдохновляемый Марксом, представителей британских профсоюзов, немецких социалистических организаций, бельгийской секции, представленной С. Де-Папом, и секциями, находившимися под влиянием Бакунина, не пережил собственной победы"7. Уже в 1872 г. Интернационал раскололся на две организации: марксистскую и антиавторитарную ("бакунистскую"). От них берут начало соответственно авторитарный и антиавторитарный (анархистский) социализм XIX - XX вв.

Размежевание в международном движении было связано не только с личными конфликтами в организации, но и, в первую очередь, с различным пониманием самой революционной борьбы и ее задач. Расхождения в цели существовали, но играли второстепенную роль8. Маркс "хочет того же, чего хотим мы: полного торжества экономического и социального равенства, - но в государстве и при посредстве государственной власти, при посредстве диктатуры очень сильного и, так сказать, деспотического временного правительства, то есть посредством отрицания свободы", - писал Бакунин9.

Маркс еще в середине 40-х гг. XIX в. пришел к принципиальному выводу о том, что "пролетарии, чтобы отстоять себя как личности, должны уничтожить имеющее место до настоящего времени условие своего собственного существования,... т.е. должны уничтожить труд. Вот почему они находятся в прямой противоположности к той форме, в которой индивиды, составляющие общество, до сих пор выражали себя как некоторое целое, а именно к государству, и должны низвергнуть государство, чтобы утвердить себя как личности"10. Такие высказывания, а так же резкое противопоставление Марксом Парижской коммуны 1971 года с ее территориальным самоуправлением и вольными ассоциациями работников бонапартистскому бюрократичесакому государству дали основания некоторым исследователям утверждать, что Маркс был "теоретиком анархизма", который "заложил рациональные основы анархистской утопии" и намеревался написать (но так и не написал) книгу о государстве с безвластнических позиций11. Однако и они признают, что Маркс, конечно же, не был "практиком анархизма". Антиэтатистская цель оказалась принесена в жертву соображениям "реальной политики". Разумеется, это не было случайностью, а коренилось глубоко в самой марксовой философии истории. Согласно ей, социальная революция и будущее свободное общество станут естественным следствием противоречий самого капитализма, плодом его "диалектического развития", концентрации, централизации и рационализации производства. Иными словами, свержение капитализма следует логике самого капитализма и может быть лишь столь же авторитарным, как и она12.

"В классической теории Маркса переход от капитализма к социализму рассматривается как политическая революция: пролетариат разрушает политический аппарат капитализма, сохраняя при этом технологический аппарат и подчиняя его целям социализации", - отмечал Г. Маркузе. - "Революция обеспечивает определенную непрерывность: в новом обществе технологическая рациональность, освобожденная от иррациональных ограничений и деструктивных функций, сохраняется и совершенствуется... Маркс полагал, что организация аппарата производства "непосредственными производителями" должна привести к качественным изменениям в технической непрерывности: а именно, к направлению производства на удовлетворение свободно развивающихся индивидуальных потребностей"13. Его ошибка заключалась во мнении, будто индустриальная форма общественной и производственной организации, "по крайней мере, в том, что касается технической основы развития производительных сил, может служить моделью для построения нового общества"14. В действительности огромные централизованные индустриальные комплексы почти невозможно социализировать, то есть поставить под сознательный контроль ассоциированных производителей. То же самое относится к системе централизованного управления общественными делами, то есть к государству.

Однако, следуя теории о том, что буржуазная политическая форма ("надстройка") сдерживает развитие производственной и технической основы общества, Маркс и Энгельс уже в 1848 - 1850 гг. пришли к выводу о том, что первоочередная задача сводится именно к разрушению этой политической формы и к замене ее новой. По их мнению, следовало сосредоточиться на "завоевании пролетариатом политической власти как первом средстве преобразования всего существующего общества". В результате произойдет "низложение всех привилегированных классов, подчинение этих классов диктатуре пролетариев". "Первым результатом пролетарской революции... будет централизация крупной промышленности в руках государства, то есть господствующего пролетариата". Но установление самой этой новой власти лишь откроет процесс "непрерывной революции вплоть до установления коммунизма", как "необходимая переходная ступень к уничтожению классовых различий вообще, к уничтожению производственных отношений, на которых покоятся эти различия, к уничтожению всех общественных отношений, соответствующих этим производственным отношениям"15. Иными словами, политическая революция открывала революцию социальную: предстояло "сломать" старую государственную машину и создать новую, "пролетарскую", которая затем должна была осуществить преобразование производственных и общественных отношений с тем, чтобы впоследствии исчезнуть вместе с классовым делением общества.

Но марксистская "реальная политика" этим не ограничивалась. На пути к революции предполагалось широко использовать политические формы существующей буржуазной системы. Последователи Маркса выступили за участие в парламентских выборах и "давление" на буржуазию, поскольку "в интересах рабочих поддерживать буржуазию в ее борьбе против всех реакционных элементов до тех пор, пока она верна самой себе". "С помощью свободы печати, права собраний и союзов он (пролетариат) завоевывает себе всеобщее избирательное право, с помощью же всеобщего и прямого избирательного права, в сочетании с указанными агитационными средствами, - все остальное"16.

С такими представлениями Маркс и его сторонники пришли в Первый Интернационал. Там они попытались добиться принятия этой линии. В подготовленной Марксом редакции манифеста ("адреса") говорилось о том, что "завоевание политической власти стало... великой обязанностью рабочего класса"17. Аналогичные положения содержались и в ряде других документов Генерального совета (в докладе о кооперативных товариществах на Женевском конгрессе 1866 г., в заявлении по поводу мнимого заговора французских членов Интернационала 1870 г.), но не находили отражения в решениях Интернационала (Генеральный совет был не решающим, а техническим и связующим органом).

Против такого подхода выступило антиавторитарное крыло Интернационала, которое начало формироваться вокруг Бакунина и его сторонников. Сам Бакунин характеризовал его позиции так: "Мы хотим достичь того же торжества экономического и социального равенства путем уничтожения государства и всего, что зовется юридическим правом и, с нашей точки зрения, является перманентным отрицанием человеческих прав. Мы хотим перестройки общества и объединения человечества не сверху вниз, при посредстве какого бы то ни было авторитета и с помощью социалистических чиновников, инженеров и других официальных ученых; мы хотим перестройки снизу вверх, путем свободной федерации освобожденных от ярма государства рабочих ассоциаций всех видов"18.

С точки зрения Бакунина, государство не может быть нейтральным инструментом, которое в состоянии использовать любые социальные силы и с любой целью. Он сформулировал положение о противоречии между обществом и государством: "Общество - это естественный способ существования совокупности людей... Оно медленно развивается под влиянием инициативы индивидов, а не мыслью и волей законодателя... Государство не является непосредственным созданием природы; оно не предшествует, как общество, пробуждению человеческой мысли... Оно стоит над обществом и стремится его полностью поглотить". Государство было "необходимым злом" на протяжении части человеческой истории, но больше оно не нужно. Более того, оно - орудие господства и несвободы и потому не может быть инструментом или средством освобождения. "Если есть государство, то непременно есть господство, следовательно, и рабство; государство без рабства... немыслимо - вот почему мы враги государства"19.

История развития "естественного общества", согласно Бакунину, - это история развития коллективной и индивидуальной свободы людей. "Свобода - подобно человечности, чистейшим выражением которой она и является - представляет собою не начало, а наоборот, завершительный момент истории". Этой свободе противостоит стремление к господству: "Все исторические несправедливости, все войны, все политические и социальные привилегии имели и имеют своей главной причиной и своей целью захват и эксплуатацию какого-либо ассоциированного труда в пользу более сильных... Такова истинная историческая... причина так называемого права частной и наследственной собственности". Вот почему для освобождения человечества необходим решительный разрыв со всеми основами существующего строя, "радикальная и всемирная, одновременно философская, политическая, экономическая и социальная революция"20. Она призвана немедленно уничтожить политическую власть (государство) и частную собственность, заменив их вольной ассоциацией производителей.

Бакунин не разработал систематической теории революции. Но можно утверждать, что он подходил к ней в соответствии со своей концепцией истории, которая позволяет считать его одним из основоположников "негативной диалектики" - представления о возникновения нового не из противоречий старого, а как отрицания логики старого. Согласно Бакунину, "история представляется нам как революционное отрицание прошлого, иногда медленное, апатичное, сонное, иногда страстное и мощное. Она состоит именно в прогрессивном отрицании первобытной животности человека посредством развития его человечности"21. В социальной революции, свергающей капитализм и государство, он видел прежде всего, стихийный бунтарский взрыв масс и спонтанную самоорганизацию снизу вверх.

Бакунин выступил против предложенной Марксом очередности: сначала - политическая революция, затем - социальная и экономическая. Он предостерегал авторитарных социалистов, что такой подход - попытка освободить "несознательных" трудящихся через создание "их" государства - даже против воли самих марксистов приведет к перерождению революции и установлению господства нового привилегированного класса - бюрократии и технократии. В таком режиме Бакунин видел попытку осуществить идею "государства ученых" (мнимых или действительных), которое понимает себя как "временную" диктатуру с целью "образовать и поднять народ как экономически, так и политически до такой степени, что всякое управление сделается... ненужным" и государство "упразднится". В действительности, предсказывал он, эта деспотическая власть будет лишь поддерживать сама себя21.

Столкновение двух столь различных представлений о революции должно было рано или поздно взорвать Интернационал. Так и произошло. В сентябре 1871 г. Генеральный совет во главе с Марксом собрал в Лондоне конференцию, на которой были в одностороннем порядке приняты принципиальные решения, менявшие структуру и курс международной организации. В частности, расширены полномочия Генерального совета (ему приданы решающие функции). В резолюции "О политическом действии рабочего класса" говорилось о необходимости завоевания рабочими политической власти и объединения их с этой целью "в особую политическую партию"22. В ответ на это конгресс Романской федерации Интернационала, находившейся под влиянием антиавторитарного крыла, принял резолюцию, в которой указывалось, что "всякое правительство, или политическое государство, есть ничто иное, как организация буржуазной эксплуатации", и "всякое участие рабочих в буржуазной правительственной политике не может иметь других последствий, как только укрепление существующего порядка вещей". Конгресс рекомендовал всем секциям Интернационала "отказаться от всякой деятельности, имеющей целью социальные изменения при посредстве политических национальных реформ и предлагает перенести всю свою энергию на устройство федеративных профессиональных союзов, - единственного орудия, могущего обеспечить успех социальной революции"23. В 1872 г. марксисты и бланкисты на конгрессе Интернационала в Гааге добились подтверждения решений Лондонской конференции и исключения Бакунина. Сторонники антиавторитарного крыла провели собственный конгресс в Сент-Имье, на котором объявили решения, принятые в Гааге, недействительными. Участники заявили: "Любое государство, то есть любое правительство и любое администрирование народными массами, неизбежно основанное на бюрократии, армиях, судах, шпионаже и клире, никогда не сможет установить социальную организацию на основе свободного труда и справедливого участия в произведенных продуктах, поскольку по самой сути своих институтов оно является тираническим и несправедливым. Рабочий может освободиться от векового угнетения только заменив государство... свободной федерацией всех групп производителей на основе солидарности. Для достижения этой цели, необходима организация для сопротивления посредством стачки, которая научит... рабочих сознавать бездну, отделяющую буржуазию от пролетариата, укрепит рабочую организованность и подготовит трудящихся к великой революционной борьбе..."24. Конгресс постановил, что первой обязанностью пролетариата является уничтожение всякой политической власти, что любая организация политической власти, пусть даже временная, революционная и служащая только осуществлению своего разрушения, стала бы очередным обманом25. Так возникли две различные международные организации под одним и тем же названием - Международная ассоциация трудящихся (старый, традиционный перевод - "Международное товарищество рабочих"). Пути государственнического и антиавторитарного социализма оконочательно разошлись

*

* *

Последующее развитие марксистского течения знаменовалось дальнейшим нарастанием этатистских и индустриалистских тенденций. Политической формой его организации стали социал-демократические партии. Первая из них возникла в Германии в 1869 г. (Социал-демократическая рабочая партия), в 1875 г. она объединилась с лассальянцами в Социалистическую рабочую партию Германии (позднее - Социал-демократическая партия Германии). СРПГ приняла программу в лассальянском духе, гласившую, что партия "прежде всего действует в национальных рамках", требует демократизации существующего государства и "добивается всеми средствами осуществления свободного государства и социалистического общества". И хотя Маркс подверг эти положения критике, они были утверждены и действовали до 1890 г.26

Теоретики социал-демократии постепенно все больше отходили от прежней, разработанной Марксом концепции революции и "переходного" государства. Апологетизация средств достижения цели в ущерб самой цели, которая чем дальше, тем больше отодвигалась в нереальное будущее, отнюдь не была характерна только для правого (так называемого ревизионистского) крыла партийных социалистов. Эта тенденция вполне соответствовала жестко-детерминистскому истолкованию философии Маркса, в соответствии с которым социалистическое общество закономерно и "необходимо" вырастало из капиталистического. Механистический детерминизм был в духе индустриальной эпохи с ее всепроникающей "формальной рациональностью".

Выступая на съезде СДПГ в Галле в 1890 г., лидер СДПГ В. Либкнехт заявил: "Кто может четко разграничить современное государство и будущее? Современное государство врастает в будущее, равно как и будущее государство проглядывает уже в современном". Через год, на съезде в Эрфурте, он пояснил: "Социализм не есть произвольное изобретение... Так называемое государство будущего,... основы которого мы можем, само собой разумеется, обрисовать только в общих чертах, является необходимым, неизбежным последствием современного капиталистического государства, также как и социалистическое производство есть необходимое последствие и вывод из современного капиталистического производства... Социализм есть последствие современного капитализма, социалистическое государство есть преемник и наследник капиталистического государства".27

Подобная позиция социал-демократии вела, прежде всего, к представлению о социалистической экономике как о чем-то еще более укрупненном и централизованном, нежели капиталистическое хозяйство, некоем едином организме, "научно" и рационально управляемом из единого центра. Ведущий теоретик СДПГ К. Каутский, говоря об "исторической задаче капитала", которая состоит в том, чтобы "дисциплинировать и организовать рабочих", призывал учиться рационализации производства у "американских трестов"28. Иными словами, "подавление спонтанности рабочих, их подчинение дисциплине в соответствии с потребностями капитала в ходе промышленной революции и развитой индустриализации приветствуются как предпосылка для функционирования социалистического общества"29.

Заметим, что восхваление индустриально-капиталистической формы организации производства было характерно отнюдь не только для немецких социал-демократов. К тем же самым доводам прибег В. Ленин в полемике с П. Аксельродом, который критиковал централистское устройство по образцу индустриальной фабрики: "Именно фабрика... и представляет из себя ту высшую форму капиталистической кооперации, которая объединила, дисциплинировала пролетариат...". Лидер большевиков пояснял, что имеет в виду дисциплину, основанную "на совместном труде, объединенном условиями высокоразвитого технического производства"30. Позиция самого Маркса по этому вопросу была гораздо более неоднозначной и противоречивой. Считая капитализм явлением прогрессивным, с точки зрения развития кооперации и общественного характера производства, он, в то же самое время, утверждал: "Техническое подчинение рабочего однообразному ходу средств труда и своеобразное сочетание трудового организма из индивидуумов обоего пола и самых различных возрастных ступеней создают казарменную дисциплину, которая вырабатывается в совершенный фабричный режим..."31. В сознании большинства социал-демократов эта двойственность была преодолена в пользу явной индустриалистской апологетики.

Вторым следствием детерминистского подхода стал отказ ведущих социал-демократических теоретиков от антиэтатистских элементов в позиции Маркса. Идеализированная модель индустриально-капиталистической фабрики была перенесена ими на представления об обществе в целом. Социализм стал пониматься прежде всего как рационально организованная общественная система, с детальным разделением труда и профессиональной функциональной специализацией, то есть с иерархией функций, ролей и прав принимать те или иные решения. На Эрфуртском съезде СДПГ В. Либкнехт, говоря о спорах, "есть ли социалистическое общество государство или нет", заявил: "Я не мог убедиться в том..., что в слове и понятии "государство" само по себе заключено понятие о подчиненности и эксплуатации. Ведь слово "государство" имеет очень широкое значение; вообще оно означает упорядоченное общество"32. И хотя мнение о сохранении государства при социализме еще оспаривалось некоторыми товарищами В. Либкнехта по партии, СДПГ в далеко идущей степени отождествляла огосударствление и обобществление средств производства. В резолюции Ганноверского съезда социал-демократии прямо указывалось, что "она видит историческую задачу пролетариата в завоевании политической власти, чтобы с помощью ее обобществить средства производства..."33. При этом чем дальше, тем больше отодвигалась сама революция, становясь все более абстрактным "актом в (отдаленном - В.Д.) будущем, политической катастрофой"34. Процесс "формализации" захватил социал-демократию, приводя к подмене цели набором средств. На практике речь шла уже не столько о разрушении старого, буржуазного государства (даже с заменой его "временным", пролетарским, как у Маркса), а о приобретении власти в нем. Как писал К. Каутский, цель политической борьбы социал-демократов состоит в "завоевании государственной власти посредством приобретения большинства в парламенте и превращение парламента в господина над правительством. Но не в разрушении государственной власти". Если революция уничтожит старую государственную машину, то это сделает невозможным последовательное, конструктивное созидание нового, поскольку "ввести социалистический способ производства" можно лишь "с помощью законодательных мероприятий", "огосударствления отраслей экономики"35. Еще дальше в этом отношении пошли правые социал-демократы. Они открыто отвергли идею "диктатуры пролетариата" как "примитивной демократии" без функционеров и чиновников-профессионалов36.

Орудием завоевания политической власти в государстве, с точки зрения социал-демократов, должна была стать их партия. В представлениях Маркса, "пролетарская партия" должна была объединять в условиях старого общества тех представителей или сторонников рабочего класса, кто сознательно встал на позиции "научного социализма"; в предлагавшейся им "пролетарской диктатуре" (на примере Парижской Коммуны) для нее уже не было места. Ориентация на завоевание политической власти в существующем государстве предполагала переосмысление роли партии как инструмента борьбы за нее. Одним из ведущих теоретиков такого рода организации выступил К. Каутский. Он отстаивал "необходимость" не только идейного просвещения рабочего класса партией ("извне"), но и партийного руководства классовой борьбой пролетариата - в чисто организационном, техническом смысле. Речь шла о формировании особой централизованной и иерархически построенной структуры профессиональных политиков, литераторов и т.д., за которыми закреплялись определенные властные и руководящие функции. Эти партийные и профсоюзные чиновники, а также депутаты парламентов должны были являться освобожденными работниками, работающими за особую плату, чиновниками. При завоевании политической власти партийная верхушка занимала, таким образом, также лидирующее положение в государстве, основанном на тех же централистских и властных началах, что и сама партия, перенимающая индустриалистски-капиталистическую организационную логику. В партиях II Интернационала и находящихся под их влиянием профсоюзах формировалась иерархия бюрократии, которая заявляла, что представляет интересы трудящихся, но на деле все больше действовала в собственных политических интересах.

Если Маркс допускал участие в парламентских выборах, как одно из средств борьбы, позволяющее, по его мнению, расширить права и гарантии для рабочего класса, то для социал-демократов выборы превратились в едва ли не основной путь завоевания политической власти.

Результатом идейной и практической эволюции марксизма в его социал-демократической (II Интернационала) интерпретации стал, по существу, отказ от марксовой концепции политической революции как начала революции социальной и интеграция социалистических партий в системы национальных буржуазных государств. Произошло "врастание в мир идей старого общества"; "те самые партии, которые выступили вначале, чтобы под флагом социализма завладеть политической властью, под давлением железной логики обстоятельств вынуждены были шаг за шагом жертвовать своими социалистическими принципами в пользу национальной политики государств"37.

Левое крыло социал-демократии пыталось защищать прежнюю, предложенную Марксом модель политической революции, разрушающей буржуазное государство. Наиболее решительно за разрыв с господствующей логикой II Интернационала выступила так называемая "голландско-германская" школа "левых коммунистов" (будущие "коммунисты рабочих Советов"). Ее виднейший теоретик А. Паннекук еще в 1912 г. заявлял: "Борьба пролетариата - это не просто борьба против буржуазии за государственную власть как объект, но борьба против государственной власти... Содержание этой революции - уничтожение и растворение средств власти государства средствами власти пролетариата... Борьба прекращается только тогда, когда в конечном результате наступает разрушение государственной организации"38.

Для А. Паннекука революция была не политическим актом завоевания власти партией (в результате "катастрофического" переворота в отдаленном будущем или же парламентских выборов), а "процессом" самоорганизации, собирания сил и массовых действий рабочего класса, логически приводящих к слому государственной машины и к "господству пролетариата"39.

Лидер российских большевиков В. Ленин в 1917 г. также заявлял "все прежние революции усовершенствовали государственную машину, а ее надо разбить, сломать. Этот вывод есть главное, основное в учении марксизма о государстве". Следуя за индустриалистскими воззрениями II Интернационала, Ленин считал экономическую структуру послереволюционного общества дальнейшим развитием капиталистического фабричного производства, но, в отличие от них, полагал, что поставить его на службу всему обществу может только новое пролетарское "полугосударство - Коммуна": "Свергнуть капиталистов, разбить железной рукой вооруженных рабочих сопротивление всех эксплуататоров, сломать бюрократическую машину современного государства - и перед нами освобожденный от "паразита" высоко технически оборудованный механизм, который вполне могут пустить в ход сами объединенные рабочие, нанимая техников, надсмотрщиков, бухгалтеров, оплачивая работу всех их, как и всех вообще "государственных чиновников, заработной платой рабочего"40.

Верный марксистской теории стадий в развертывании социальной революции, В. Ленин утверждал, что после политической революции и экспроприации "все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством зарплаты. Но эта "фабричная" дисциплина, которую победивший капиталистов, свергнувший эксплуататоров пролетариат распространит на все общество, никоим образом не является ни идеалом нашим, ни нашей конечной целью, а только ступенькой, необходимой для радикальной чистки общества от гнусности и мерзости капиталистической эксплуатации и для дальнейшего движения вперед"41. В ходе этого движения будет происходить постепенное "отмирание государства".

Эти ключевые идеи, высказанные Лениным в его брошюре "Государство и революция", представляли собой, во многом, возвращение от этатизма II Интернационала к "смешанному" взгляду Маркса на политическую и социальную революцию. Однако в таком существенном вопросе, как роль авангардной партии "нового типа", В. Ленин остался верен централистским воззрениям, преобладавшим в лоне довоенной социал-демократии. Более того, он значительно ужесточил их. Он высказывал убежденность, что "поголовная организация пролетариата диктатуры его осуществить непосредственно не может", и эта функция должна принадлежать партии. После прихода к власти ее задачей станут "просвещение, воспитание, организация" масс, "превращение их в... союз свободных работников"42. На практике правление большевистского авангарда в России привело к созданию жестко иерархического режима, к установлению тотального контроля партийно-государственной бюрократии над обществом. При этом Советы превратились в придаток партии, осуществлявшей свою политику при помощи открыто-террористических методов. "В России подтвердилось на практике то, что теоретически само собой разумеется: что централистская партия - какое бы честное желание ее ни окрыляло - никогда не сможет создать Советы. Она тонет в бюрократизме. Она существует в нем и через него. В России бюрократия комиссариатов. Именно она правит. Там нет системы Советов. Образованные в ходе открытых выборов, по партийным спискам и в условиях неслыханного правительственного террора "Советы" - это не Советы в революционном смысле слова. Это фасад. Это политический обман. Обман всего мира. Вся власть в России принадлежит бюрократии - смертельному врагу системы Советов. Смертельному врагу, поскольку то, что наполовину - всегда враг целого" - писал в 1921 году немецкий левый коммунист Отто Рюле. Результатом деятельности такого режима стал строй гоударственного капитализма.

Опыт большевистского эксперимента наглядно подтвердил предупреждения анархистов о невозможности осуществления социальной революции через политическую, то есть с помощью захвата власти. Разрыв во времени акта слома государственной машины буржуазии и процесса экспроприации частной собственности неизбежно должен был привести к возникновению ситуации "небуржуазной" политической надстройки над "смешанным" базисом, то есть к сохранению классов и классовой борьбы после переворота. При этом новая политическая структура превращалась в авторитарный, властный орган как для подавления сохраняющей экономическую власть буржуазии (с помощью национализации хозяйства "сверху" и мер карательного характера), так и для управления "некапиталистическим" сектором экономики, который должен был существовать в условиях конкуренции с частным. Таким образом, политическая революция открывала дорогу не столько социальной революции снизу, сколько социальным преобразованиям, осуществляемым сверху новой властью. При этом "воспитательная диктатура" нуждалась в аппарате, механизме реализации принимаемых ею решений. Вот почему неминуемым образом возникли бюрократические структуры, которые рано или поздно должны были отбросить саму идею "воспитательной диктатуры" - если не открыто, то на деле, сохраняя при этом прежний, революционный фасад исключительно в целях легитимации собственного господства. В этом смысле, как писал П. Кропоткин, большевики действительно продемонстрировали всем, "как не следует делать" социальную революцию43.

Вместо "отмирания" государства после революции произошло его восстановление и укрепление. Выросшая из этого процесса сталинистская диктатура означала, по существу, полный разрыв с социализмом в его марксовом понимании.

"Левые коммунисты" в Голландии и Германии выступили против партийной диктатуры. Они пришли к заключению, что "создание рабочими их собственных органов власти и действия - Советов - уже означает разложение и растворение государства", а "основная линия развития" от капитализма к коммунизму - это "завоевание политической власти, введение системы Советов, ликвидация частного хозяйства". При этом - в отличие от того, что произошло в России - следует противодействовать возникновению "рабочей бюрократии"44. Новая пролетарская власть, то есть "отмирающее государство", не должна быть диктатурой партии или ее вождей, напротив, задача партии состоит именно в том, чтобы "по мере сил поддерживать... пролетариат на его пути к освобождению от всякого вождизма"45. Установление партийной власти - это "преступление против революции"; "нужна не диктатура партии или клики вождей, а диктатура класса", - писал "левый коммунист" Г. Гортер. Он описывал эту систему как возникающую еще в предреволюционный период структуру производственных и отраслевых рабочих организаций - Советов и их объединений. В ходе революции этой всеобщей рабочей ассоциации предстояло сломать государственную власть буржуазии и заменить ее системой рабочего самоуправления. Коммунистическая партия, в представлении Г. Гортера, должна была объединить на предреволюционном этапе "ту часть пролетариата, которая обладает большими и глубокими знаниями" и, тем самым, позволить "избежать оппортунизма, индивидуализма, утопизма в производственной организации"46.

Впоследствии часть "левых коммунистов" заявила о ненужности политической "пролетарской партии" вообще и о своей ориентации на самоорганизацию рабочего класса в ходе классовой борьбы. Не отказываясь от философии и аналитических методов Маркса, многие "коммунисты рабочих Советов" стали сближаться в практических выводах с анархистскими представлениями о социальной революции и социалистическом обществе. Они продолжали говорить о "пролетарской власти", но подчеркивали "незначительность" отличий своих позиций от анархистских, сводя функции всеобщей рабочей организации не к роли государства, а к координации хозяйственной деятельности на основе статистического выявления потребностей конкретных людей и их удовлетворения (то есть "планирования снизу") и к "управлению вещами и процессами"47.

Таким образом, эволюция традиционно-марксистского крыла социализма привела шаг за шагом к тому, что сначала большинство социал-демократии, а затем и ее левого крыла отказались от выдвинутой Марксом модели социальной революции, начинающейся с революции политической. Социал-демократические партии отвергли революционный путь преобразования капиталистического общества (официально и окончательно это было сделано только после второй мировой войны). Сталинисты, на словах сохранявшие верность ленинистской схеме "воспитательной диктатуры партии", на деле уже не хотели никого воспитывать, а выражая интересы бюрократической верхушки партии и государства продолжали ленинский курс на установление государственно-капиталистических режимов, не имевшие ничего общего с социализмом. Небольшая часть ленинистов, не принявших сталинизм (прежде всего, троцкисты) продолжали ссылаться на идеи "Государства и революции" и настаивали на ведущей роли партии как основы для воспитательной диктатуры. Что касается "левых коммунистов", которые попытались вернуться к марксовой ортодоксии в вопросе о революции, то сама логика развития заставила их выбирать между двумя полюсами в противоречивой концепции Маркса - антиавторитарной целью и авторитарным путем к ней. "Коммунисты рабочих Советов" выбрали первую и сблизились с анархистами.

*

* *

Посмотрим теперь, как развивались представления о революции в другом крыле наследников I Интернационала - "антиавторитарном", то есть анархистском.

Если у Бакунина революция была прежде всего разрушительно-созидательным бунтом, то последующие теоретики анархизма стремились развить прежде всего понимание социальной революции как общественного процесса, продолжающего определенные тенденции развития человечества. "Революция, ликвидируя государственную власть и монополию частной собственности, не может создать новые силы, которые еще не существуют. Однако она освободит пространство для развития всех имеющихся сил, всех способностей, она устранит все классы, заинтересованные в том, чтобы сохранять массы в невежестве и нужде, и сделает возможным для каждого действовать в соответствии со своими способностями, интересами и склонностями и оказывать влияние на других", - утверждал итальянский анархист Э.Малатеста48. Революция должна быть праздником освобождения людей, а не авторитарным актом мести. Он писал: "лишь только если понимать революцию как большое наслаждение (праздник) человечества, как освобождение и братание всех людей, к каким бы классам и партиям они ни принадлежали, можно осуществить наш идеал. Жестокое возмущение, безусловно, будет иметь место, и оно послужит для того, чтобы нанести последний удар, который низвергнет существующий порядок. Но если оно не найдет противовеса со стороны революционеров, которые борются за идеал, оно пожрет само себя. Ненависть не порождает любви, ненавистью нельзя омолодить мир. И революция ненависти либо полностью провалится, либо уступит место новому угнетению..."49.

Французский анархист Э.Реклю подчеркивал неразрывное единство эволюции и революции в деле социального освобождения человечества. По его словам, вторая следует за первой "как дела за волей к действиям. В общем, эти два слова имеют различное значение лишь постольку, поскольку они обозначают различные степени развития". Анархисты являются революционерами и одновременно подлинными эволюционистами. Они осознают дух и веяния нового, которые уже инстинктивно чувствуют широкие массы, и "этот инстинкт содержит в себе зерно будущего развития; день ото дня он становится все более определенным и превращается в ясное осознание". Революция освобождает путь уже имеющимся тенденциям: "Если внутри общества имеются сильные, движущие силы, то и внешняя форма общества рано или поздно претерпит изменения"50.

Каковы были, с точки зрения анархистов, эти общественные тенденции, которые вели человечество к социальной революции? На этот вопрос анархистские теоретики давали различный ответ. Так, для Э.Реклю, к ней ведет эволюция и прогресс идей свободы и солидарности, поскольку "общество всегда формуется сообразно своему идеалу". Репрессивного аппарата государства "недостаточно, чтобы пересилить идею, - и весь старый порядок... вынужден будет быстро перейти в предание о далеком прошлом". По его словам, "неизбежно подступающая теперь революция... будет похожа на предыдущие революции в том, что она не представит собой быстрого скачка: в природе их не бывает". Однако "тысячами передовых явлений, тысячами глубоких совершающихся уже изменений анархическое общество уже давно начало развиваться. Оно проявляется всюду, где свободная мысль сбрасывает с себя путы буквы и догмата, где... воля человека проявляется в независимых поступках, - везде, где люди искренние, возмутившиеся против всякой наложенной на них дисциплины, сходятся по доброй воле, чтобы учиться друг у друга, и без всякого начальства стремятся завоевать свою долю жизни, свое право на удовлетворение своих нужд. Все это - уже анархия, даже тогда, когда она бессознательна, причем, однако, все более и более развивается и сознание"51. В то же время, Э. Реклю крайне скептически относился к попыткам еще до революции создавать органы и институциональные формы будущего свободного общества (коммуны, кооперативы и т.д.), считая их попытками изолироваться от окружающего мира, которые, к тому же, обречены на поглощение коммерческой и государственной машиной капитализма52. Такую же позицию занимал в отношении кооперативов и иных "альтернативных капитализму" хозяйственных структур, к примеру, основоположник испанского анархо-синдикализма А. Лоренсо, заявивший: "...кооперативисты - ни что иное, как дезертиры из рядов труда, которые со своим оружием и багажом переходят к врагу-капиталу"53. Возражали против попыток предвосхитить в каких-либо организационных формах будущее свободное общество аргентинские анархисты из ФОРА. Они полагали, что в момент осуществления революции трудящиеся должны иметь "полную свободу определять формы структурирования и организации". Главное - это не создание еще в условиях капитализма тех структур, которые могли бы взять на себя функции общественного регулирования "на следующий день" после революции, а распространение идей свободы и солидарности, руководствуясь которыми люди могли бы, свергнув государство и капитал, сами строить свою жизнь на началах анархо-коммунизма. "Чтобы разработать в настоящем этические и экономические основы коммунистического общества, необходимо разрушить в трудящихся дух и привычки рабства, культ закона и почтение к представителям принципа авторитета". Анархистские рабочие организации должны были, по мнению ФОРА, служить делу практического осуществления этих идей, обучения им.54

Совершенно иного мнения придерживался немецкий анархист Г. Ландауэр. "Социализм вообще не наступит, если его не создать...", - писал он. - "Мы не ожидаем, пока произойдет революция, чтобы пришел социализм; мы начинаем осуществлять социализм на практике, чтобы тем самым произошел великий перелом". Он призвал трудящихся "выйти из капитализма", создать сеть собственных производственных и потребительских ассоциаций, объединенных в "Социалистический союз", собственную экономическую систему. Постепенно расширяясь, такая структура могла бы не только подготовить социальную революцию, но и стать организационной основой нового общества55.

Революционные синдикалисты начала ХХ века утверждали, что рабочие профсоюзы (синдикаты) призваны стать не только органами борьбы с капитализмом, не только школой "революционной гимнастики", но и "ячейками будущего общества", той структурой самоорганизации, которая должна была взять в свои руки в ходе всеобщей экспроприационной стачки управление сначала всеми предприятиями и экономическими учреждениями, а затем - и всеми основными общественными функциями. При этом они аргументировали, во многом, в духе марксистской теории стадий революции. Революционные синдикалисты ожидали, что "ближайшая революция" не приведет непосредственно "к полной реализации анархо-коммунистического идеала", к уничтожению государства, а станет экспроприацией "заводов, фабрик, рудников и т.д. непосредственно синдикатами". Ограниченное таким образом государство будет обречено на постепенное исчезновение: "...Дальнейшая эволюция синдикалистского строя, - переход к полному проведению коммунистических принципов в экономических отношениях, - должна будет привести также к полному исчезновению, вследствие ее ненужности, политической формы сожительства людей"56.

На фоне двух крайних точек зрения (теории стихийных действий масс и теории стадий) более гибким и разносторонним представлялось мнение П. Кропоткина. Он был убежден, что "скорость человеческой эволюции в данном направлении вполне зависит от интеграла единичных воль" и "найти этот интеграл или хотя бы только оценить его количественно можно, только... следя за самыми простыми, обыденными, мелкими проявлениями человеческой воли". Русский анархист разделял представление французского философа А. Фулье о нравственно-этических "идеях-силах", которые "верны и достаточно широки, чтобы выразить истинную жизнь природы во всей ее совокупности".57 Развившись из природных инстинктов, они эволюционируют и прогрессируют в человеческом обществе. По мысли П. Кропоткина, эти идеи (прежде всего, взаимопомощи и свободы) служили мотивами и побуждениями действий человека на протяжении всей истории. Руководствуясь ими и основанными на них идеалами, люди создавали и создают солидарные формы совместной жизни и социальной организации (общины, вольные ассоциации, вольные города, цехи, гильдии, добровольные гражданские объединения, профсоюзы, кооперативы и т.д.). Реалии, порожденные классовым разделением, государством и господством, тормозят развитие человеческой солидарности и свободы и находятся с ними и их носителями в постоянной борьбе. Социальная революция призвана устранить эти преграды.

Вот почему для П. Кропоткина имели значение не только процессы идейной и духовной эволюции, но и практические формы организации и подготовки будущей революции. Он полагал, что следует "заняться рассмотрением идеала будущего строя", который сможет послужить мотивирующей "идеей-силой" для человечества. Этот идеал, разумеется, не должен быть плодом чистой и абстрактной фантазии, он призван выражать существующие социальные тенденции. П. Кропоткин пришел к выводу о том, что "среди культурных наций зарождается новая форма общества на смену старой: общество равных между собою". Этот социальный строй анархического (вольного) коммунизма, по его мнению, примет облик своего рода "тройной федерации" - объединения самоуправляющихся производственных ассоциаций, территориальных коммун и функциональных союзов по интересам. Некоторые из таких союзов уже существуют, другие возникнут в ходе революции или позднее, по мере надобности и в соответствии с решением самих заинтересованных в них людей. Социальная революция представлялась русским анархистом как всеобщее народное выступление, в ходе которого немедленно происходит общественная экспроприация государства и капитала (жители берут в свои руки управление населенными пунктами, запасами продуктов и предметов потребления, производственные ассоциации - фабриками и заводами и т.д.). Тем самым уничтожается разделение на классы и особые, отдельные от самих ассоциаций и коммун, аппараты управления58. Таким образом, политическая революция (ликвидация старой - и вообще всякой - государственной власти) была для анархистов не начальным моментом последующей социальной революции, а одной из сторон и проявлений ее как комплексного и цельного процесса самоорганизации, экспроприации и самоуправления.

Некоторые из таких самоорганизованных союзов людей, полагал П. Кропоткин, возникают уже при существующем капиталистическом обществе - пусть даже в зародышевом, неразвитом виде. Именно так он относился, например, к рабочим профсоюзам (синдикатам), коммунам и другим организациям, полагая, что только будущее, практический опыт покажут, какую роль будут играть те или иные из них в ходе социальной революции и развития нового общества59.

Тем не менее, свою позицию русский революционер формулировал достаточно ясно. По существу, он выступал за разрыв не только с государством и капитализмом, но и с индустриалистской формой организации хозяйства, с социальной логикой фабричного деспотизма. Подобно другому критику капиталистического индустриального разделения труда Э. Реклю, он считал основой будущего общества вольную территориальную коммуну, которая станет действовать в солидарной координации с другими, но будет в максимально возможной степени ориентироваться на диверсификацию своей хозяйственной жизни, на самостоятельное удовлетворение своих потребностей, на коммунальное "самопроизводство".

Позиция большинства анархистов (кроме части революционных синдикалистов) по вопросу о классах и роли классовой борьбы в революции сильно отличалась от марксистской. Они считали разделение общества на классы не закономерным следствием социально-экономического разделения труда, а социальным злом, подрывающим естественные начала человеческой солидарности и взаимопомощи. "С одной стороны, - писал Э. Малатеста, - люди стремятся объединяться... С другой, среди них проявляется тенденция к расколу на различные и враждебные группы сообразно различию их географической и этнографической ситуации и их экономического положения, а также наличию людей, которым удалось добиться для себя преимуществ, которые они хотят защищать и умножать, и тех, кто борется за какие-либо привилегии или же страдает от несправедливости и привилегий других, желая освободиться от них". Хотя угнетенные и эксплуатируемые вынуждены сопротивляться и бороться против своего положения, само по себе состояние борьбы "противоречит интересам людей и человечества". Вот почему цель анархистов состояла не в победе одного класса общества над другим, а в ликвидации разделения на классы и прекращении социальной борьбы. Обращаясь в первую очередь к угнетенному трудовому народу вообще и пролетариату в частности, они отнюдь не считали, что сама по себе принадлежность к тому или иному классу определяет убеждения человека и делает его привилегированным субъектом движения за социальное освобождение. По словам Э. Малатесты, "анархистская революция... выходит далеко за интересы одного отдельного класса. Ее целью является полное освобождение всего ныне угнетенного человечества в тройном смысле, а именно экономическом, политическом и моральном"60.

Существенное влияние на разработку анархистской концепции социальной революции оказали в ХХ веке революция в России и развитие индустриального общества на Западе.

Немалое количество анархистов было вначале настолько воодушевлено революционными событиями в России, что увидело в них то, что желало видеть - торжество своих представлений. Некоторые объявили себя "друзьями большевиков" и сторонниками "диктатуры пролетариата", понимая под ней не столько систему власти, сколько "революционное действие, с помощью которого рабочие овладевают землей и средствами труда и пытаются создать общество, в котором нет места для класса, эксплуатирующего и угнетающего производителей. В этом случае, - пояснял Э.Малатеста, - "диктатура пролетариата" означала бы диктатуру всех и потому уже не была бы диктатурой, точно так же как правительство всех не есть правительство в авторитарном, историческом и практическом смысле слова"61. Ряд анархистских и синдикалистских организаций даже приняли решение о вступлении в Коминтерн, надеясь в той или иной мере на объединение с левым крылом марксистов, порвавшим, по их мнению, с социал-демократической традицией. Но реальный ход российской революции, установление и укрепление большевистской диктатуры, репрессии против левых сил в новой России быстро открыли глаза большинству анархистов. Стало ясно, что большевистский эксперимент является выражением авторитарных сторон марксизма и не имеет ничего общего с социальной революцией. Размежевание с большевиками стимулировало процессы объединения революционных анархистов. В декабре 1922 г. на конгрессе в Берлине был создан анархо-синдикалистский Интернационал, принявший традиционное имя "Международная ассоциация трудящихся"62 .

Однако несбывшиеся надежды оставили глубокую травму. Некоторые из анархистов, не отказываясь от основных своих идейных принципов, все же сочли под влиянием "русского опыта", что "для организации в широких масштабах коммунистического общества необходимо радикально преобразовать всю экономическую жизнь - способ производства, обмена, потребления, а это можно сделать только поэтапно". Анархическая революция должна была, по их мнению, привести вначале к возникновению плюралистического общества, состоящего из многочисленных общин, связанных как коммунистическими, так и коммерческими отношениями63. Другие пытались дать ответ на вопрос, почему большевикам удалось одержать победу в русской революции, и полагали, что у них есть чему поучиться в тактической и организационной области. Так, "платформисты" (группа во главе с Н. Махно и П. Аршиновым) выступили за признание принципа классовой борьбы в истории, за создание прочной организации анархистов (фактически - партийного типа), которая могла бы в качестве сплоченной силы участвовать в рабочем профсоюзном движении, играть руководящую идейную и конструктивную роль в революции. По существу, "платформисты" допускали наличие этапов в революции и выполнение Советами властных функций64. Немалая часть анархистов подвергла критике такие позиции, сочтя их отходом от антиавторитарных принципов и ценностей вольного коммунизма65.

Другой аргумент против немедленного осуществления анархического коммунизма состоял в том, что идея вольной коммуны противоречит "подлинному духу и тенденциям" индустриального этапа развития общества с ее стремлением к универсальности и растущей специализации. Видный историк анархизма М.Неттлау, например, подверг критике "индустриально-деревенскую атомизацию человечества" в анархо-коммунизме и заявил: "Децентрализация... создала нечто противоположное солидарности и умножила причины трений и напряженности. Надежды на улучшение заключаются в восстановлении солидарности, в федерации более крупных единиц, в разрушении новых местных барьеров и ограничений, в коллективном контроле недр земного шара, естественных богатств и других преимуществ"66.

Острые дискуссии и споры о путях социальной революции велись в 20-е - 30-е гг. в анархо-синдикалистской Международной ассоциации трудящихся. В какой-то мере они служили продолжением и развитием полемики между анархо-коммунистами и синдикалистами начала века. Выразителями двух диаметрально противоположных позиций были, с одной стороны, французские анархо-синдикалисты, а с другой - аргентинские рабочие анархисты (ФОРА).

Теоретик и практик французского анархо-синдикализма П.Бенар исходил, подобно многим синдикалистам до первой мировой войны, из теории прогрессивности индустриального развития человечества. По его мнению, технологические изменения, связанные с конвейерной, "фордистско-тейлористской" эрой открывают новые широкие перспективы для социального освобождения трудящихся. Рабочие организации, ведя борьбу с капитализмом, должны сами строиться так, как устроена капиталистическая экономика, чтобы сразу после победоносной всеобщей революционной стачки взять управление хозяйством в свои руки. Именно возникающей при капитализме структуре синдикатов и их федераций предстояло стать нервом нового общества, органом экономического взаимодействия, планирования и т. д. На первом этапе, который П.Бенар называл "либертарным коммунизмом", должны были сохраняться элементы денежной системы и распределения "по труду". Только на втором этапе (его П.Бенар именовал "вольным коммунизмом") можно будет полностью осуществить идеал самоуправляющегося коммунистического общества67.

На конгрессе М.А.Т. в Мадриде в 1931 г. П.Бенар предложил "План реорганизации международного синдикализма". Поскольку капитализм теперь "осуществляет одновременно две рационализации - экономическую и социальную", синдикалистское движение должно "находиться на уровне противника" и само провести "рационализацию в мировом масштабе". Он призвал перестроить международную организацию в виде однотипной для всех стран структуры отраслевых профсоюзов снизу доверху68.

Против концепции П. Бенара резко выступила аргентинская ФОРА. Ее теоретики воспринимали хозяйственную структуру индустриально-капиталистического общества (фабричную систему, отраслевую специализацию, жесткое разделение труда и т. д.) как "экономическое государство" - наряду с "политическим государством" - властью. Новое общество анархического коммунизма ни в коем случае не должно строиться "по матрице" старого, иначе его ждет судьба русской революции, - предупреждал Э.Лопес Аранго69. Пролетариат "должен стать стеной, которая остановит экспансию индустриального империализма. Только так, создавая этические ценности, способные развить в пролетариате понимание социальных проблем независимо от буржуазной цивилизации, можно придти к созданию неразрушимых основ антикапиталистической и антимарксистской революции: революции, которая разрушит режим крупной индустрии и финансовых, промышленных и торговых трестов"70.

На конгрессе Международной Ассоциации Трудящихся в 1931 г. один из аргентинских делегатов заявил: "Не только политический фашизм, но и капиталистический индустриализм является опаснейшей формой тирании. Товарищи полагают, что экономический вопрос один имеет решающее значение. Однако капиталистический аппарат, если он останется, как есть, и в наших руках никогда не станет инструментом освобождения человека, подавленного гигантским механизмом. Экономический кризис вызван огромным развитием машин и рационализации, он не ограничивается только городской индустрией, но распространяется и на сельской хозяйство, это универсальный кризис, который может быть решен только социальной революцией". Поэтому латиноамериканские делегаты на конгрессе отвергли предложенный французскими синдикалистами план реорганизации международного анархо-синдикалистского движения в виде всемирной структуры индустриальных синдикатов, способных в случае революции перенять управление существующей системой индустриального производства. "Индустриализация не является необходимой", - утверждали они. - "Люди тысячелетия жили без нее, жизненное счастье и благосостояние не зависят от индустриализации". "Не следует полагать, что грядущая революция раз и навсегда все разрешит. Следующая революция не будет последней. В буре революции все приготовления будут выброшены за борт, революция создает себе свои собственные формы жизни". По словам другого аргентинского делегата, французские синдикалисты "совершают ошибку, пытаясь механизировать М.А.Т. Надо думать не исключительно о производстве, а больше о самих людях; главная задача - не организация хозяйственной системы, а распространение анархистской идеологии". Он выступил против рационализации, поскольку "не человек существует для общества, а общество для людей" и призвал "чистых синдикалистов: назад к простоте природы, к сельскому хозяйству, к коммуне. Только следуя этим принципам, можно преодолеть рыночное производство и перейти к системе свободного распределения"71.

Большинство секций М.А.Т. занимали промежуточное положение между этими крайними позициями. В крупнейшей анархо-синдикалистской организации мира - испанской Национальной конфедерации труда существовали течения как близкие к "революционному синдикализму" с его идеей "синдикального устройства общества", так и поддерживавшие концепцию "вольной коммуны". В середине 30-х гг. стало ясно, что страна идет к социальной революции, и перед НКТ встала настоятельная задача превратить общие положения анархической "программы" в реальный план преобразования общества на началах вольного коммунизма. В ходе острой дискуссии между "синдикалистами" и "коммунитаристами"72 был найден компромисс, который был все-таки ближе к позиции сторонников "вольной коммуны". Конгресс НКТ в Сарагосе (май 1936 г.) утвердил документ, ставший первой в истории анархистской программой конкретных мер социальной революции. Предполагалось с самого начала приступить к осуществлению принципов вольного коммунизма: "С завершением насильственного аспекта революции будут упразднены частная собственность, государство, принцип авторитета и, следовательно, классы... Богатства социализируются, организации свободных производителей возьмут в свои руки непосредственное управление производством и потреблением. В каждой местности установится Вольная Коммуна, вступит в действие новый социальный механизм. Объединенные в профсоюзы производители в каждой отрасли и профессии и на своих рабочих местах свободно определят форму его организации". Координацию экономической и общественной жизни, функции обороны и т. д. предполагалось возложить на "двойную федерацию" - коммун и синдикатов (профсоюзов). Большое место в программе уделялось коммунистическому принципу распределения, преобразованиям в отношениях между полами и образовании, свободному развитию искусства и науки...73

Полному и последовательному осуществлению "Сарагосской программы" помешала гражданская война в Испании, но многие ее положения были реализованы на республиканской территории Арагона и Каталонии. Победа фашизма в Испании окончательно прервала революционный процесс и покончила с попытками анархистов претворить в жизнь свои идеи о социальной революции.

*

* *

Развитие мира после второй мировой войны пошло в направлении, не способствовавшем реализации революционных идей и теорий. Торжество "фордистско-тейлористского" индустриализма и его политической формы организации - "социального государства" на Западе привело к длительному затуханию классового сопротивления людей труда. Только теперь, в самом конце века, на фоне новых технологических сдвигов, внедрения "постфордистских" методов ведения хозяйства, а также связанным с этим наступлением неолиберализма и демонтажем "социального государства" ситуация, возможно, начинает меняться. А значит, исторический спор между антиавторитарным и авторитарным социализмом приобретает новую актуальность.

Примечания

1 Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии Развитого Индустриального Общества. М., 1994. С.52.

2 Там же. С.69.

3 Nolte E. Die Linke und ihr Dilemma. Was an ihrer Position ewig ist. // What’s Left? Prognosen zur Linken. Berlin, 1993. S. 89.

4 Lopez Arango E. Doctrina y tactica // Certamen Internacional de La Protesta. Buenos Aires, 1927. P. 97.

5 Ramus P. Nach vierzig Jahren - Ein historisches Gedenkblatt zur vierzigjahrigen Grundung der Internationalen Arbeiter Association // Die Erste Internationale. West -Berlin, 1979. S.12.

6 Цит по: Лебедев Н.К. К истории Интернационала. Этапы международного объединения трудящихся. Петербург - Москва, 1921. С.33. Н. Лебедев - как и другие анархистские авторы - цитирует текст временного устава по изданиям на романском языке. Марксисты ссылаются на отличающийся текст, приводимый в германоязычных изданиях: "...экономическое освобождение рабочего класса есть великая... цель, которой всякое политическое движение должно быть подчинено как средство" (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 16. С. 12). Впоследствии различное истолкование этого текста марксистами и антиавторитариями вызвало разногласия в Интернационале, поскольку последние утверждали, что слова "как средство" были произвольно вписаны марксистским Генеральным советом. По предположению Х. Цокколи, "эти слова имелись в написанном по большей части Марксом временном уставе 1864 г... В принятом на конгрессе в Женеве в 1866 г. с небольшими изменениями и с дополнением окончательном тексте устава этих слов не было (изданные там на французском языке протоколы послужили источником для всех итальянских и французских переводов)... Позднее Генеральный совет совершенно самовольно вписал эти слова и провел их ратификацию на Лондонской конференции 1871 г." (Zoccoli H. Die Erste Internationale.// Die Erste Internationale 1864. West-Berlin, 1979. S.21).

7 Bougarel X. Aux origines de l’anarcho-syndicalisme. P. 6. (неизданная рукопись).

8 Известны резкие нападки самого Бакунина на "коммунизм", но речь при этом шла не столько о конечной цели, сколько о предлагавшемся сторонниками Маркса ("коммунистами") огосударствлении средств производства. По утверждению видного итальянского анархиста Л. Фаббри, Маркс и Бакунин сходились в понимании цели социальной трансформации ("экспроприации для установления эгалитарной социальной организации"), но расходились в представлении о его средствах и путях (см.: Fabbri L. "Die historischen und die sachlichen Zusammenhaenge zwischen Marxismus und Anarchismus".// Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. XXVI. Jg. 1908.). С подобными высказываниями выступали и некоторые марксисты. Это утверждение в целом представляется верным, но нуждается в историческом уточнении. В действительности большинство бакунистов не были сторонниками экономического коммунизма (распределения по принципу: каждый по своим способностям, каждому - по его потребностям), по крайней мере, в обозримой перспективе. Соратник Бакунина Джеймс Гильом еще в 1874 г. полагал, что сразу после социальной революции между производителями и потребителями сохранятся отношения обмена, причем стоимость обмениваемых продуктов должна была определяться совместно ассоциациями производителей на основе статистики. Со временем, по мере наступления "изобилия" тех или иных продуктов и благ, "мало-помалу старую систему заменит новая: обмен в собственном смысле слова исчезнет и уступит место чистому и простому распределению" на основе прямого удовлетворения потребностей. (Guillaume J. Idees sur l’organisation sociale. Paris, 1979. P. 21-23). Идея установления вольного (безгосударственного) коммунизма непосредственно после социальной революции была принята анархистами в 1876 - 1880 гг. Марксисты же - даже наиболее левые - продолжали откладывать внедрение коммунистических принципов самоуправления и распределения на неопределенно далекое будущее, а на практике были сторонниками "коллективизма", то есть распределения в соответствии с трудовым вкладом каждого члена общества ("по труду"). В "Критике Готской программы" (1875 г.) Маркс сформулировал теорию пути к коммунизму, состоящего из достаточно жестких стадий. На "первой фазе коммунистического общества", при сохранении "родимых пятнен старого общества" каждый производитель "получает... такое количество предметов потребления, на которое затрачено столько же труда", сколько сам "он дал обществу". И только "на высшей фазе коммунистического общества", когда "вырастут производительные силы и источники общественного богатства польются полным потоком", возможен будет коммунистический принцип распределения. (См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 11-32).

9 Цит по: Материалы для биографии М. Бакунина. Т. 3. Бакунин в Первом Интернационале. М.,Л., 1928. С.330.

10 Цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. О социалистической революции. М., 1974. С.52.

11 См.: Rubel M. Marx anarchiste. // L’Europe en formation. 1973. N. 163/164.

12 В наиболее четкой форме это соображение было высказано Энгельсом: "...Комбинированная деятельность означает организацию, а возможна ли организация без авторитета?... Желать уничтожения авторитета в крупной промышленности значит желать уничтожения самой промышленности..." (Энгельс Ф. "Об авторитете".// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 18. С. 302 - 305).

13 Маркузе Г. Указ. соч. С. 30 - 31.

14 Marcuse H. Ideen zu einer kritischen Theorie der Gesellschaft. Frankfurt a.M., 1969. S.186.

15 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7. С.249, 551, 256, 339.

16 Там же. Т. 16. С. 76 - 78.

17 Там же. С. 10-11???

18 Материалы для биографии М. Бакунина. Т. 3. Бакунин в Первом Интернационале. С. 330.

19 Бакунин М.А. Философия. Социология. Политика. М., 1989. С. 87-88, 482.

20 Материалы для биографии М. Бакунина. Т. 3. С. 123, 124 - 125, 114.

21 Bakounine M. Dieu et l’Etat. // Michel Bakounine de la guerre à la Commune. Paris, 1972. P. 296.

21 Бакунин М.А. Философия. Социология. Политика. С. 482 - 484.

22 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 17. С. 426 - 427.

23 Цит. по: Лебедев Н.К. Указ. соч. С. 65 - 66.

24 Цит. по: Lopez A. La FORA en el movimiento obrera. I. Buenos Aires, 1987. P. 85.

25 Zoccoli H. Op. cit. S. 42; Лебедев Н.К. Указ. соч. С. 70.

26 См.: Основные вопросы программы и тактики на съездах германской социал-демократии. Выпуск 1. Программа партии. Москва, 1907. С. 5, 6; Маркс К. Критика Готской программы.// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 11-32.

27 Основные вопросы программы и тактики... Вып. 1. С. 52, 71.

28 Kautsky K. Die soziale Revolution. II. Berlin, 1907. S. 110, 85.

29 Steinberg H.-J. Zukunftsvorstellungen innerhalb der deutschen Sozialdemokratie vor dem 1. Weltkrieg.// Soziale Bewegungen: Geschichte und Theorie. Jahrbuch 2. Frankfurt, New York, 1985. S. 56.

30 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 379.

31 Маркс К. Капитал. Изд. 8. Т. 1. М., 1936. С.348.

32 Основные вопросы программы и тактики... С. 65, 66.

33 Цит. по: Лукин-Антонов Н. Очерки по новейшей истории Германии 1890 - 1914 гг. Л.-М., 1925. С. 301.

34 А. Паннекук о взглядах К. Каутского, см.: Pannekoek A. Marxistische Theorie und revolutionaere Taktik // Pannekoek A., Gorter H. Organisation und Taktik der proletarischen Revolution. Frankfurt a. M., 1969. S. 51.

35 Kautsky K. "Die neue Taktik"// Die Neue Zeit. 1912. Nr.46. S. 732, 733.

36 См., напр.: Bernstein E. Die Voraussetzungen des Sozialismus und die Aufgaben der Sozialdemokratie. Stuttgart, 1899.

37 Rocker R. Absolutistische Gedankengange im Sozialismus. Frankfurt a.M., 1974. S. 44, 45.

38 Pannekoek A. Massenaktion und Revolution //Die Neue Zeit. 1912. Nr. 41. S. 544, 548.

39 Pannekoek A. Marxistische Theorie und revolutionaere Taktik // Pannekoek A., Gorter H. Organisation und Taktik der proletarischen Revolution. Frankfurt a.M., 1969. S. 49-72.

40 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 28, 50.

41 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 101 - 102.

42 Там же. Т.42. С.204; Т.41. С.186.

43 Цит. по: Лебедева А.П. Анархический идеал и практика большевизма // Труды Комиссии по научному наследию П.А. Кропоткина. Вып.1. М., 1992. С. 110. Ср.: Kropotkin P. An die Arbeiter der westlichen Welt // Kropotkin P. Die Eroberung des Brotes und andere Schriften. Munchen, 1973.

44 Pannekoek A. Weltrevolution und kommunistische Taktik // Pannekoek A., Gorter G. Op. cit. S.142, 147, 154-155, 166.

45 Цит. по: Bock H.M. Zur Geschichte und Theorie der Hollaendischen Marxistischen Schule // Pannekoek A., Gorter G. Op. cit. S.41.

46 Gorter H. Die Klassenkampf-Organisation des Proletariats // Pannekoek A., Gorter H. Op. cit. S. 228 - 246.

47 Canne Meijer H. Die Arbeiterraetebewegung in Deutschland (1918-1933). O.O., 1985. S. 22-28.

48 Malatesta E. Anarchie. Berlin, 1984. S.87-88.

49 Цит. по: Kramer B. Einleitung // Malatesta E. Anarchie. Berlin, 1984. S.10.

50 Reclus E. Evolution und Revolution // Reclus E. Evolution und Revolution. Berlin, 1984. S. 4, 5, 6, 7.

51 Реклю Э. Предисловие к первому французскому изданию "Хлеба и воли" // Кропоткин П.А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. М., 1990. С.23-24.

52 См.: Clark J.P. La pensee sociale d’Elisee Reclus, geographe anarchiste. Lyon, 1996. P. 95-99.

53 Цит по: Garcia V. Antologia del anarcosindicalismo. Caracas, 1988. P.50.

54 См.: Concepto del Sindicalismo y sus objetivos sociales (Mocion F.O.R.A.) // Cenit. Revista bimestral de sociologia, ciencia, literatura. № 251. Diciembre 1987. P.7198; Lopez Arango E. Doctrina y tactica // Certamen internacional de "La Protesta". Buenos Aires, 1927. P. 96.

55 Landauer G. Drei Flugblaetter des Sozialistischen Bundes // Landauer G. Stelle dich, Sozialist! Berlin, 1983. S.22-36.

56 См.: Раевский. Анархо-синдикализм и "критический" синдикализм. Нью-Йорк, 1919. С.35, 29, 30, 31.

57 Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1966. С. 251; Кропоткин П.А. Этика. М., 1991. С. 37.

58 См.: Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1988. С. 389; Кропоткин П. А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. М., 1990.

59 См, напр.: Kropotkin P. Preface // Pataud E., Pouget E. How we shall bring about the revolution: syndicalism and the cooperative commonwealth. London, Winchester, 1990.

60 Malatesta E. Anarchie. Berlin, 1984. S. 51, 55; Dokumente der Weltrevolution. Bd. 4. Anarchie. Olten, 1972. S.328.

61 Цит. по: Paz A. Durruti. Leben und Tode des spanischen Anarchisten. Hamburg, 1993. S.29-30.

62 Подробнее см.: Thorpe W. "The Workers themselves": revolutionary syndicalism and international Labour, 1913-1923. Dordrecht, Boston, London, Amsterdam, 1989.

63 Malatesta E. Ecrits choisis I. Annecy, 1978. P. 41, 40.

64 Groupe des anarchistes russes à l’étranger. La Plate-forme organisationelle de l’Union Generale des Anarchistes (Projet); Supplement a la Plate-forme organisationelle (Questions et reponses) // Skirda A. Autonomie individuelle et force collective. Paris, 1987. P. 253 - 294.

65 См, напр.: Reponse de quelques anarchistes russes а la Plate-forme. Paris, 1927.

66 Неттлау М. Очерки по истории анархических идей. Tucson, 1991. С. 123-124.

67 См.: Besnard P. Les Syndicats ouvriers et la revolution sociale. Limoges, s.a.; Idem. Le monde nouveau: son plan, sa constitution, sa fonctionnement. Limoges, s.a.; Idem. L’Ethique du Syndicalisme. Limoges, 1938.

68 IV. Weltkongress der Internationalen Arbeiter-Assoziation. Madrid, vom 16. Bis 21. Juni 1931. Berlin, 1931. S. 80-81.

69 Lopez Arango E. Doctrina y tactica // Certamen internacional de "La Protesta". Buenos Aires, 1927.

70 Lopez Arango E., Abad de Santillan D. El anarquismo en el movimiento obrero. Barcelona, 1925, p. 49.

71 IV. Weltkongress der Internationalen Arbeiter-Assoziation... S.14-15, 17, 18.

72 См., например: Puente I. Libertarian communism. Sydney, 1985; Abad de Santillan D. Der Oekonomische Organismus der Revolution // Santillan D., Peiro J. Oekonomie und Revolution. Wien, 1986. S. 100 - 154; Bericht der Gewerkschaft des graphischen Gewerbes // Ibidem. S. 155 - 166.

73 См.: Национальная Конфедерация Труда (испанская секция Международной Ассоциации Трудящихся). Концепция либертарного коммунизма. М., 1997.

CNT-AIT


  Contacter des militants anarcho-syndicalistes
  http://cnt-ait.info est le site d’actualité de l’Anarcho-syndicalisme.
  La reproduction et la diffusion de l’Actualité de l’Anarcho-syndicalisme sont encouragées